FI → Строгановка в воспоминаниях Александра Васильевича Соловьева

Я уже публиковал воспоминания о послевоенной Строгановке студента первого набора, карикатуриста Евгения Борисовича Щеглова, затем воспоминания профессора Строгановки Льва Моисеевича Холмянского. На этот раз хочу поделиться с вами воспоминаниями А.В. Соловьева, поступившего на учебу в Строгановку в 1945 году и оставшегося на преподавательской работе по ее завершении. Александр Васильевич работал на кафедре рисунка, затем, не оставляя преподавательской работы, возглавил факультет "Монументально-декоративного и декоративно-прикладного искусства".




Москва. Садовое кольцо. Сухаревка. Спасские казармы. — Там, во флигеле была когда-то типография Новикова. Где-то здесь должно быть Строгановское училище, о котором много слышал.
МВХПУ (б. Строгановское) было воссоздано постановлением СНК СССР № 256 от 1945 года. После ранений и госпитализации, инвалидом II группы пришел на Большую Спасскую, д. 15/17. Красивая кованая церковная ограда, сохранилась еще на месте разрушенного храма, где в типовой четырехэтажной школе был госпиталь, затем это здание передали Строгановке.



Решение учиться созрело давно. Первым человеком, встретившим меня в училище, был Михаил Александрович Марков. Худощавый колоритный мужчина в армейской гимнастерке, с выразительными чертами лица, с орлиным носом и раскатистым своеобразным громким голосом оказался председателем приемной комиссии.



Учиться надо было семь лет (с семилеткой принимали на 1 курс, а с десятилетним образованием — на четвертый). У меня за плечами была десятилетка, фронт, большое желание учиться и смутное представление об искусстве. Мне казалось, что на фронте было легче. А здесь все ново, необычно. Известные художники, о которых читал и мечтал, рядом, с ними можно поговорить, они будут экзаменовать тебя и на четвертый курс.
Для поступления в Строгановку одного желания мало. Видимо, случайно мне предложили поступать на IV курс живописного отделения, но документы приняты — отступать нельзя: этому учили на фронте. Экзаменационную комиссию возглавлял директор Сергей Платонович Маркелов, и в нее входили все знаменитые преподаватели училища, известные художники. Первый день экзаменов: радости, надежды, волнения, страх и неизвестность. Экзамены по рисунку и композиции принимал В.Е. Егоров. Его фамилия мне давно была знакома по кинофильмам «Дубровский», «Тринадцать», «Суворов».



Появление Владимира Евгеньевича в аудитории было ярким и запоминающимся. Вошел высокий и стройный человек в тюбетейке, в руках — палка черного мореного дуба с набалдашником из слоновой кости, скромно, но элегантно одетый. На мизинце блестела тоненькая золотая змейка с бриллиантом, вместо головы. Объяснил задачу, сказал несколько напутственных слов. Он умел как-то особенно лукаво подмигивать, оживляя занятия разными поучительными историями. Мы были покорены обаянием Егорова.
Испытания закончились, приехал посмотреть списки принятых, но меня не оказалось. Огорченный, решил возвращаться домой, в г. Орехово-Зуево. Встретил товарища, с которым познакомился на экзаменах, он уговорил вернуться назад и еще раз внимательно посмотреть списки. Нашли мою фамилию в числе принятых на скульптуру. Видимо, это однофамилец. Декан факультета Сергей Васильевич Кольцов заявил, что ошибки нет, ему понравились мои работы, поэтому взял меня с живописи к себе на скульптуру. На слова, что я скульптурой не занимался и о ней имею самое смутное представление, он ответил: «Талант от Бога. Если нет, то и живописца не получится. Иди и занимайся».



Итак, я студент, мечта осуществилась. Но где жить и чем питаться? Шинель выручала. Ездить дважды в день за сто километров домой к отцу было тяжко. Не имея общежития и стандартной справки, жил без карточки, ночуя иногда у фронтовых друзей или на вокзалах (как во время экзаменов). Время было голодное, всем надоел студент-нахлебник.
Первый день занятий, помню, был 1 октября 1945 г. Все ученики собрались в коридоре третьего этажа. Напутственные слова получили, цель ясна, трудностей масса, а теперь главное — учеба. Стандартную справку купил на рынке, уплатив за нее всю свою пенсию, а ночевал на вокзалах или под лестницей в училище. Главное — учеба, нет ни минуты свободного времени. Все ново, трудно и интересно. Вечерами дополнительно рисовали модель, собирая по рублику, изредка меня приглашали ночевать сокурсники.



Как-то под Октябрьские праздники нам предложили выполнить общественную работу. Поздний вечер. Лепим в аудитории большой барельеф Ленина и Сталина по заданию райкома партии. Входит С. П. Маркелов, он жил тогда при училище. Посмотрев нашу работу, похвалил. В авоське у него была буханка черного хлеба. Узнав, что мы голодны, сказал, что если бы у него был белый хлеб, он его с удовольствием отдал нам. «Мы не гордые, съедим и черный». Буханку разрезали на куски, поровну на всех, одну часть выделили ему, и тут же съели, запивая водой. Это маленький пример нашей жизни в училище и доброго отношения с начальством.



Учащиеся младших классов, как ремесленники, ходили в форме, ее выдавали бесплатно. Питались они в столовой за пределами училища, а для студентов был организован буфет, весьма скудный. Кое-какие продукты с боем доставал наш завхоз Михаил Архипович Касьянов. В буфете сидел Егоров, пред ним был стакан чая с куском черного хлеба. К нему подошла новая заведующая библиотекой, пожилая и, видно, сердобольная женщина, приняла его за натурщика. «Папаша, вот вам рубль, возьмите и позавтракайте». Сказано это было довольно громко, народу в буфете было много. Владимир Евгеньевич встал и молвил: «Дочка, я иногда забываю отдать долг, а если хотела помочь, то добро надо делать тоже умеючи, потихоньку. Маловато, дочка. Профессор — раз, народный — два, лауреат — три, орденоносец — четыре, получается по четвертаку. В молодости без чинов и заслуг мне давали больше». Заведующая библиотекой под веселый смех окружающих быстро покинула буфет.



Строгановка имела великолепный преподавательский коллектив: В. Е. Егоров. Г. И. Мотовилов, С.В. Кольцов, М.М. Поляков, Н.Н. Соболев, З.Н. Быков, С.Е. Герасимов, П.В. Кузнецов, А.В. Куприн и др. Многие бывшие «строгачи» были приглашены на преподавательскую работу, отозваны прямо с фронта или из других городов страны. Надо было воспитывать новых молодых художников.



О П. В. Кузнецове
В то давнее время студенты всех отделений, в т.ч. и скульптуры, обязательно занимались живописью. Это было крайне важно, т.к. программа требовала всесторонней подготовки молодых художников широкого профиля. Живопись у скульпторов вел П.В. Кузнецов. На вступительных экзаменах я впервые увидел этого маститого художника, небольшого роста, тщательно, но скромно одетого, говорившего тихим голосом и как-то задушевно и доброжелательно. На занятиях по живописи сделал нам первую постановку, которую мы с увлечением начали писать. Увидев наше старание, он терпеливо стал говорить о рисунке и композиции, о теплых и холодных тонах, о гармонии цвета, что фактура живописи должна иметь активный пластический характер и цветовое единство.



Нам, прошедшим фронт, еще не снявшим шинели, многое было непонятно. Павел Варфоломеевич, человек огромной живописной культуры и мастерства, видя нашу беспомощность, брал кисть и давал наглядный урок. Он объяснял нам, что кистью нужно касаться холста нежно, легко и трепетно. Это было какое-то чудо, праздник для глаза и души. Мы ценили эти незабываемые уроки мастерства. «Как это у Вас получается?» — спрашивали студенты. «У меня подушечки пальцев руки такие, как у скульптора, иногда, вместо кисти, могу легко и нежно размазать краску по холсту. Ведь лучшая кисть живописца — это его пальцы, через них мозг направляет мысль художника на холст. А вообще нужно подходить к холсту для работы, как к любимой женщине». Он любил шутку, в его глазах всегда была хитринка и радость, как у ребенка, открыто смотревшего на жизнь.
Он повторял, что художник непременно должен регулярно и много работать, и даже тогда, когда нет красок под руками. «Всегда, где бы вы ни были, вы должны как бы писать глазами и умом, как пианист, не имея инструмента, тренирует свои пальцы на доске или столе». Как-то, просматривая работу сокурсника, Кузнецов сказал: «Вы рассказываете живописью о натюрморте, а нужно как бы создавать его вновь на холсте — позиция художника должна быть активной, он творец, и притом реалист, не нужно списывать бездумно».
Он напоминал нам об орнаментальном принципе компоновки натюрморта, раппортности, ритме и орнаментальности, узорчатости композиции. При разговорах с нами он вспоминал дружбу с Борисовым-Мусатовым, работу над декорациями в Большом театре с Сапуновым в 1901 г. Рассказывал нам о встречах с Ф. Шаляпиным, Луначарскиим, А. Блоком...
Он подчеркивал, что выразительность в композиции достигается цветовым и линейным ритмом. Рисуйте не только контуры предметов, но и пустоты между ними — это важно, ибо они внешнее окружение фигур. Сохраняйте общий тон, не допускал открытых контрастных цветов, соблюдайте принципы декоративности, перерабатывайте увиденное в жизни.
Большое внимание Кузнецов уделял технологии и технике живописи, советовал нам самим грунтовать холсты и тереть краски. Предлагал чаще вспоминать труд Д.И. Киплика «Техника живописи», ведь он умер во время блокады Ленинграда, на ступеньках Академии художеств от голода. Ценя время, Павел Варфоломеевич часто говорил студентам, что художник не может позволить себе увлечение выпивками и ресторанным барским времяпровождением, вести рассеянный образ жизни; нужно сдерживать себя, отдавать свои силы без остатка любимому искусству. П.Кузнецов поражал нас своей эрудицией, интеллигентностью, был корректен, отзывчив, но без намека на панибратство.

Встречи с А.В. Куприным
Как-то С.В. Кольцов пригласил меня в мастерскую на Гоголевском бульваре. Необходимо помочь подготовить глину, сделать каркас, продолжить работу. В то время он был членом Правления и председателем скульптурной секции МОСХа. После работы любезно пригласил меня к себе домой перекусить. Жил он с женой в «Доме Перцова» на набережной недалеко от Каменного моста. Это были большие комнаты-мастерские. Вдруг, во время чаепития входит А.В. Куприн, они были добрые друзья и товарищи по ремеслу, дружившие много лет и жившие рядом.



Куприн был личностью цельной: все в нем было добротно основательно, прост в обращении, скромно одевался, говорил негромко и убедительно, с какой-то задушевностью. Живопись в училище Куприн вел на старших курсах, относился к занятиям очень серьезно, это чувствовалось во всем, начиная с постановок. Этапы работы в аудитории были всегда продуманы. Не было у него ничего случайного и второстепенного. Он умел деликатно найти подход к каждому студенту, никогда не выходил из себя, был внимателен и добр.
У нас в аудитории на занятиях появился новый натурщик, в нем чувствовалось величие, белая окладистая борода, хорошо одетый и независимый. Он принял позу. Александр Васильевич попросил его повернуть голову к свету в одну сторону, затем в другую, немного наклонить, затем приподнять. Надо было красиво и выгодно закомпоновать постановку. Вдруг натурщик встал со своего места и раздраженно стал выговаривать Куприну: «Что ты меня крутишь, как мальчишку, я купец первой гильдии, а ты кто?» Воцарилась тишина. «В аудитории студенты, я преподаватель, постановка будет такой, какая мне необходима, и нет смысла выяснять нам наше прошлое». Это было сказано тихо, но выразительно. Занятия продолжались, и затем натурщик вел себя скромно, но с достоинством.

В.Е. Егоров — педагог
Всегда неудовлетворенный собой, Егоров неоднократно в минуты раздумья повторял Пушкина: «Ты им доволен ли, взыскательный художник?» И отвечал: «Нет. А кто скажет, что доволен? Много сделал, а все не то, сколько еще надо успеть, ох, как много, а жизнь уходит». «Взыскательный художник» — в этом весь Владимир Евгеньевич Егоров.



Начало его педагогической деятельности относится к 1911 году, он вел рисование в бывшем Строгановском училище вплоть до момента преобразования школы в Свободные государственные художественные мастерские. Вторично он был приглашен преподавать летом 1945 года, когда в Москве, на большой Спасской улице открылось воссозданное Строгановское училище.
Требовательный к себе и окружающим, он создавал вокруг творческую атмосферу, был взыскателен, даже резок в суждениях, остроумен. Многие его искренне любили, некоторые боялись, но Владимир Евгеньевич всегда был честен, неподкупен. Егоровская прямота часто оборачивалась против него. Он трудно сходился с людьми, был к ним излишне требователен, строг, иногда мог обидеть человека словом, а друзья неизменно напоминал: «В работе надо иметь дело с достойными людьми, и лучше заслужить почести и не получить их, чем пользоваться ими незаслуженно».
К «службе» в МВХПУ он относился с большой ответственностью и отдавал весь свой талант, громадный жизненный опыт и неукротимую энергию, дни посещения училища Егоровым были для студентов праздником.
Будучи чудесным рисовальщиком и великолепным декоратором он разжигал у студентов любовь к прекрасному. Со свойственным ему юмором, он рассказывал о работе художника в театре, кино, о встречах с великими людьми, о трудностях жизни в искусстве. Он любил повторять: «Счастье учителя — ученик, превзошедший его. Гордость ученика, какой бы выси он ни достиг, — его учитель».
Студенты с большой сердечностью и теплотой относились к Владимиру Евгеньевичу. «Молодые люди по природе своей чувствительны: обогрей сердце, приласкай, будь требователен, но справедлив, и он тебя станет уважать, будет податливее воска, но если ты груб и не справедлив, да еще и плохой художник, то трудно ждать уважения» — говорил В.Б. Егоров и был прав. Воспитание требует, кроме моральных и принудительных мер, еще и духовных вложений. Должность требует доброты, даже если она в характере, как определяют студенты, «не запрограммирована».
В первых числах апреля на Большой Полянке в квартире Егорова всегда было шумно. Справляли день его рождения. Мы заранее готовились к этой дате: покупали подарок любимому преподавателю, а с занятий уходили. В полдень молодежь толпилась у квартиры. Звонили. Дверь, как всегда, открывала Валентина Владимировна, его жена Из комнаты слышался недовольный голос Егорова: «Валюта, кого там еще несет? — Это Александр Васильевич. — Один? — Нет, с ребятами. Так и знал, обедать приехали, вот дьяволы. А у меня их кормить нечем, да и сесть негде». Действительно, всем поместиться в скромной комнате было трудно, но студенты как-то ухитрялись расположиться с «комфортом».
Вручались подарки, говорились сердечные слова, глаза профессора наполнялись теплотой, и загоралась шумная беседа о родном искусстве, о его роли и задачах. На столе появлялось обильное угощение. Студенты любили беседы с профессором, а еще больше ценили его доброту и кулинарные способности жены. Студент — всегда студент. Вечером собирались родственники, на следующий день — сослуживцы, а затем все остальные... так шумно, хлебосольно проходил день его рождения.
По своему характеру Егоров не был покладистым, «удобным» для начальства преподавателем и человеком. Он всегда знал, чего хочет и умел отстоять свое мнение, мог защитить студента на просмотре и часто делал это, на этой почве неоднократно возникали трения, и в 1950 году Владимир Евгеньевич оставляет кафедру живописи, которую тогда возглавлял А.В. Куприн, и становится профессором кафедры рисунка. Человек большого таланта, громадной эрудиции, он тонко чувствовал русскую старину, знал и прививал своим учениками любовь к ней.



***
Вспоминаю такой случай, о котором много говорили в училище и писали. Студент Юрий Тур вытащил из полыньи мальчишку, катавшегося на лыжах на берегу реки. Родители спасенного очень сожалели, что Ю.Тур не смог вытащить из ледяной воды и его лыжи с валенками, их унесло течением. Наш студент, рискую жизнью, спас незнакомого мальчика, и мы потом случайно узнали об этом. Ю. Тур покорял пик «Победы», получил мастера спорта.



Нам, художникам, часто приходится работать с обнаженной моделью. Хочется вспомнить об удивительном отношении Мотовилова к модели. Это было глубокое уважение. На занятиях нам позировали две великолепные модели. Постановка подходила к завершению, Мотовилов обходит всех студентов и делает замечания по работам. Вдруг Роза обращается к профессору с вопросом: «Кто из нас лучше?» Георгий Иванович внимательно посмотрел их, немного подумал и говорит: «Зоя, пожалуй, божественнее». Роза, молча, одела халат и ушла, сказав: «Ну и лепите ее, если она божественнее». «Вот вам яркий пример, насколько нужно быть осторожным с женщинами», — сказал Мотовилов.
Вспоминаю забавный случай. Мы работали в помещении подвала корпуса материального склада. В потолке нашей «мастерской» было небольшое отверстие, иногда мы слышали чей-то разговор, к нам падали осколки цемента и камня. Это нас не тревожило. Потом, видимо, случайно через отверстие на дипломную работу свалился приличный кирпич. При встрече с зам. директора завода Иваном Михайловичем Шаховым, высказал ему свое неудовольствие, и он поведал мне следующее. Зав. складом как-то, проходя по своим владениям, случайно заглянул в дырку и был поражен, увидев у нас молодую обнаженную женщину. Это его поразило и заинтересовало. Но модель не всегда была напротив этого отверстия. Он потихоньку стал расширять отверстие, а иногда ложился на пол и ставил зеркало. Таким образом он наблюдал за нашей работой с моделью. Поделился своим открытием с товарищами. На складе стали появляться желающие посмотреть «голую женщину». Тогда зав. складом решил на этом заработать и брать деньги с любителей красоты. Слава кладовщика росла. Стали даже появляться там начальники цехов. Когда об этом узнал директор завода, он приказал зацементировать это отверстие, а зав. складом перевести в разнорабочие. Так неудачно закончилось приобщение складского начальника к искусству.

***
После С.Н. Маркелова, уехавшего в Ленинград, Училище возглавил Владимир Иванович Говорков. Депутат Верховного Совета республики, бывший министр коммунального хозяйства, человек культурный, умный, спокойный и малословный, но не художник. Мы настороженно приняли его. Через некоторое время его авторитет среди профессуры и студентов стремительно вырос. Какой-то организации потребовалось здание МИПИДИ и его расформировали. Многие преподаватели уехали в Ленинград к «Штиглицу», а москвичи пополнили Строгановку.



Он пригласил новых видных педагогов, хозяйственников, занимался вопросами общежития студентов, чувствовались его прежние связи. Возникали творческие содружества училища с заводами, совхозами и колхозами, организована аспирантура. Ученому Совету было предоставлено право принимать к защите кандидатские диссертации. Б.В. Нешумов, выпускник кафедры дерева, первым защитил диссертацию. Защиты дипломных работ стали проходить торжественно, иногда вне стен училища — во Владимире, Суздале, в Горках Ленинских, в совхозе «Лесные поляны», на «Калибре» и т.д. По всей Москве были разбросаны наши помещения, где занимались студенты — на Самотеке, Маяковке, Останкино.
Переезд в новое здание на Волоколамском шоссе, д. 9 проходил стремительно. Левая часть корпуса была не достроена. В.И. Говорков знал и настоятельно советовал немедленно занимать здание, иначе его заберет другая организация. Состоялось совместное бурное совещание со строителями, на котором заявили, что мы вселяемся, главное — крыша и стены, а отделка помещений, штукатурка аудиторий будет выполнена своими силами. Более трех месяцев все сотрудники, преподаватели и студенты безвозмездно, с удовольствием выполняли эту работу. Авторитет училища стремительно вырос. Наконец состоялось торжественное вселение в новое здание, еще полностью не достроенное, просторное, с большим актовым залом, с хорошо оборудованными мастерскими. Жаль, что до этого счастливого времени не дожил В.И. Говорков; может быть, волнения и заботы, связанные со строительством на Ленинградском шоссе, подорвали его больное сердце.



В новом здании на Волоколамском шоссе настало время бурного расцвета художественной самодеятельности, спортивных секций, кружковой работы. Снаряжались научные экспедиции по стране по изучению художественных промыслов, одновременно устраивались передвижные фотовыставки о Строгановском училище. Одну из таких экспедиций в Сибирь возглавил В.К. Замков, о результатах было доложено на Совете училища, ее работой интересовались видные ученые.
Особенный успех выпал на долю кукольного кружка, его деятельностью интересовался Сергей Владимирович Образцов, бывший Строгановец. Кукольники показывали свои мастерство в Болгарии, ГДР, представляли нашу страну на международном форуме в Карловых Барах, имели премии, дипломы. Слава ребят была заслуженной и многолетней.
В Строгановке горячая пора бывает летом во время работы приемной комиссии. «День открытых дверей», знакомство поступающих и их родителей с Училищем кафедрами, мастерскими — накладывает особую ответственность на ректорат.
Редко кому удается поступить в Строгановку с первого захода, это известно всем.
Многие преподаватели неоднократно были связаны с работой комиссии. По положению она возглавляется ректором, в ее состав входили деканы факультетов, представители партийных, профсоюзных и многих других организаций.



Проводилось собеседование с каждым абитуриентом, смотрели их работы по рисунку, живописи и композиции. На это уходило много времени, иногда заседания продолжались далеко за полночь.
К ответственному секретарю пришла главный бухгалтер А.С. Андронова сказать о том, что с работой комиссии будет знакомиться главный ревизор министерства. Он проверял бухгалтерию Училища. Ревизор регулярно присутствовал на комиссии, принимал активное участие в обсуждении работ поступающих по рисунку и живописи, особенно его интересовали обнаженные женские модели. Видимо, он знал в них толк. Мы оценили его усердие. Затем он захотел знать, как отбирают натуру на экзамены, сколько им платят и нет ли там злоупотреблений. На просмотрах моделей настоятельно высказывал свои суждения и замечания. Портрет его не интересовал. По окончании работы приемной комиссии Училища мы узнали, что акт ревизии был великолепен. Работа бухгалтерии была оценена ревизором исключительно высоко, а бухгалтер получила благодарность.
Технический секретарь доложила, что в приемную комиссию пришло много бандеролей от иногородних абитуриентов. Одна из них была с Курильских островов от моряка. Принято решение допустить его до экзаменов. Срочно написали вызов командиру части и отправили документы. Наступил первый день экзаменов. Мне доложили, что моряк не явился. «Видимо не отпустил командир части, а жаль, ведь работы его были талантливы», — подумал я.
В Москве стояла очень жаркая погода. На следующий день рано утром прихожу на работу и вижу: у дверей стоит краснофлотец. Называю его по фамилии и спрашиваю: «Почему Вы опоздали на экзамены?». Оказывается, что задержка в пути с самолетами.



Первый экзамен по рисунку — три дня по четыре часа, так как он пропустил первый день. Я обещал ему после дать дополнительное время. В аудитории стояла молодая исключительно красивая женская модель. Пояснил задачу, пожелал успехов в работе. В конце занятий прихожу в аудитории посмотреть, какой успех у моряка. Сжав ноги и скрестив руки у низа живота, он сидел и не работал — лист был пуст. «Почему не рисуете?» «Сижу на Курилах третий год, первый раз в Москве, не могу оторвать глаз от этой красавицы, что стоит на постаменте, и напротив сидит, расставив ноги, девушка в мини-юбке, увлеченная работой. Не знаю, куда смотреть, хоть глаза закрывай, не пойму, что со мной происходит». К дальнейшим экзаменам он не был допущен, так как не сдал рисунок. Видимо, он был эмоциональный человек и не сумел совладать с собой.
Абитуриенты на экзаменах, получая лист бумаги, ставили на оборотной стороне свою подпись и номер. На лицевой стороне в правом верхнем углу штамп Училища. Такое правило существовало много лет. Дежурный преподаватель по окончании экзамена расставлял работы на мольбертах, предварительно их оценивая. Это делалось для облегчения работы экзаменационной комиссии.
В тот год был первый набор студентов на новую кафедру. В состав экзаменационной комиссии входили все зав. кафедрами, председателем был утвержден профессор Кирилл Алексеевич Соловьев. Каждая работа абитуриента оценивалась, голосовалась, после чего председатель ставил оценку и скреплял ее своей подписью. За день смотрели и обсуждали несколько сот работ, переходя из аудитории в аудиторию.
Мы знали, что в Училище в тот год поступал сын К.А. Соловьева. Случилось так, что аудиторию, где экзаменовался сын Кирилла Алексеевича, смотрели последней. Отличных оценок в группе не было, несколько хороших, больше удовлетворительных и три плохие — так предварительно расставил работы дежурный преподаватель. Просмотрев внимательно все рисунки, председатель предлагает комиссии повысить в этой группе всем без исключения оценки на один балл. По его мнению, здесь оценки были занижены. После голосования дрожащей рукой К.А. Соловьев ставит отметки и свою подпись на каждой работе поступающего. Когда вышли из аудитории, председатель побледнел и упал, потеряв сознание. Придя в чувство, Кирилл Алексеевич мне сказал: «Поймите меня правильно, может быть, я своей рукой подписал приговор своему сыну. Я уже стар, годы мои на исходе, и мне хотелось бы видеть, что сын мой на верном пути».

Воспоминания о Н.Н. Соболеве
В группе IV АДП во втором семестре появилась новая красивая студентка. Ребята уделяли ей повышенной внимание. Чтобы погасить «хвост» по истории искусств кто-то из нас предложил ей переписать свой конспект. Она заменила на нем титульный лист и написала свою фамилию. На экзамене Н.Н. Соболев сказал ей комплимент и стал листать конспект. Студентка бойко отвечала материал. Вдруг экзаменатор остановил ее и сказал: «Художник должен быть честным человеком, а вы красивая, но подлая женщина, сдаете экзамен с чужим конспектом». Из-за этого инцидента студентка была отчислена из Училища, так как Соболев был принципиален и неумолим. Прошло много лет. Работая над его портретом, я напомнил Николаю Николаевичу об этом эпизоде. Он подтвердил этот случай и сказал, что у них с Митрофаном Митрофановичем (его ассистентом) существовали условные знаки, которые они оставляли на конспектах.



Предмет «стили» вели Н.Н. Соболев, Е.Е. Соболева и директор музея С.Г. Щербаков. Студенты в нашей группе в течение месяца работали над композицией — «Портал в древнерусском стиле». Всем хотелось получить высокую оценку и похвалу от Соболева. Отмывки своевременно сданы, ждем результатов. Николай Николаевич, вызывая студента, делает замечания по каждой работе и называет отметки достаточно высокие. В общежитии сокурсники хвалили мою работу, и я был убежден в отличной оценке. Меня пригласили последним, думаю: «Наверняка, пять с плюсом». Соболев показал группе мою работу со словами: «А я ему поставил "плохо"». Не верю услышанному. Спрашиваю: «Почему?» «На то и стили, а Вы подписали древнерусский портал екатерининским шрифтом. Вот за это и "плохо". Переделай».
«Чем больше стареешь, — говорил Соболев, — тем сильнее чувствуешь, что умение наслаждаться настоящим — драгоценная способность». Он как-то опубликовал ответную статью в «Красной Звезде» о памятнике героям Плевны «Реставрация или реконструкция?», где напомнил слова А.С. Пушкина: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». «Неправда о героическом прошлом народа рождает неверие в настоящее. Такая неправда лишает блеска самые славные совершения настоящего и оскорбляет народные чувства».
Надо из жизни сделать мечту, а из мечты — реальность. Студент всегда преподавателя понимает сердцем, титулами его никак не убедишь. «Жизнь — это уже огромный подарок человеку, поверьте, я это знаю, так как дожил до преклонного возраста», — говорил Н.Н. Соболев. В девяносто лет Николай Николаевич все еще заведовал кафедрой и сохранил светлую память, а память — это продление времени у людей, помнящих его. Очень многие художники прошли через его руки и благодарны этому «патриарху» Строгановки.



***
Заведующий отделением ХОМ Завистовский Антон Андреевич вызвал к себе студента, пропустившего несколько дней занятий и потребовал от него объяснительную записку. Студент отказался писать бумагу, но Завистовский настаивал на объяснительной, так как словесное объяснение его не устраивало. Провинившийся с объяснительной был вызван к руководству Училища, где он заявил следующее: «При скудном питании мне трудно учиться. Унижаться и просить помощи не буду. Жизнь я знаю лучше вас и бывал и в Японии, и Австралии, и других странах. В Москве много "жиреющих господ", а я голоден, поэтому решил вытащить "лопатник" у такого субъекта и поправить свое материальное положение, что и было мною сделано. Прошу считать пропуски занятий оправданными». Стояло число и подпись. Это был вызов ректорату, общественным организациям и преподавательскому составу. До этого у студента был инцидент с преподавателем русского языка и литературы. Мы знали, что он был способным, но дерзким, друзей в институте не имел, держался обособленно и независимо. В ректорате на заседании по этому вопросу он заявил: «Вы лучше воспитывайте "маменькиных сынков", которых здесь много, а я хочу учиться мастерству и получить знания, моя цель — быть художником, и не надо меня воспитывать».



Посоветовавшись с вышестоящим начальством, решили дать ему возможность закончить Училище. После успешной защиты диплома он был направлен на работу в крупную организацию города Москвы. На одном из партактивов упоминали нашего воспитанника не с лучших сторон. Там он тоже взбудоражил коллектив своими выходками и критиковал порядки и начальство, где работал. Однажды на Сретенке встречаю нашего выпускника, хорошо одетого, с красивой дамой. Подошел, поздоровался и напомнил ему, что опять нелестно отзывались в верхах об Училище в связи с его выходками. «Товарищ Костенко, Вы уже художник, имеете великолепную профессию и все еще являетесь возмутителем спокойствия» — сказал я. От него я узнал, что он написал заявление в органы КГБ и взял свою настоящую фамилию и теперь он не Костенко и познакомил со своей женой.



На отделение скульптуры пришел новый студент Михаил Ляхов. Он выделялся зрелым возрастом, пристальным взглядом на бледном лице и каким-то неуловимым превосходством над сокурсниками. Направлен в Училище был по указанию Н.М. Шверника. В кабинете ректора стояла его работа — из кряжа дерева вырезана круглая клетка, в которой сидела птица с головой Президента Америки Трумэна. Эта композиция, созданная Ляховым в одном из мест заключения, где он отбывал наказание, была показана Н.М. Швернику. Жил Ляхов в общежитии слушателей Высшей школы ВЦСПС. Его учеба проходила весьма успешно и целенаправленно, много лет вечерами он вел еще автомобильный кружок в одном из ЖЭКов Москвы. В народе говорят: «Ничем не засеянное поле сорняком зарастает». Нагрузка нужна и уму, и сердцу. Михаил дорожил временем, хотел наверстать упущенное. Человек не может жить без мечты, — она делает жизнь собранной, целеустремленной и радостной. Он верил в свои беспредельные возможности и пытался доказать это на деле. Как-то поведал мне историю своей трудной жизни. Голодная военная молодость, колония, большой срок и мечта об авиации. Он был одержим идеей сделать свой самолет и подняться на нем в воздух. В долгих неоднократных беседах я старался доказать ему бредовость этой идеи, но тщетно, — это был одержимый человек.



Как известно, упрямство — орудие слабых, а упорство — орудие славы. От начальника военной кафедры Ф.Ф. Кизелова узнал, что по инженерным войскам был объявлен конкурс на саперную лопату. Первая премия и крупная сумму денег вручена нашему студенту М.Г. Ляхову, победителю в конкурсе. По нашей просьбе секретарем парткома МАИ им. Ордженикидзе Ляхову был выделен консультант, доцент кафедры самолетостроения. На авиационном заводе около метро «Динамо» был задержан наш «изобретатель», пытавшийся вывезти на машине какие-то бракованные детали для кружка при домоуправлении. Пропуск отобрали и охране предложили выгнать его с завода.
На следующий день наш «герой» опять попался на глаза начальству, разразился скандал. Большие неприятности грозили начальнику охраны и нашему Училищу, но детали для кружка он получил. Цель оправдывает средства. В ГУМе ему отказались продать сразу десятки метров ткани. В кабинете директора магазина состоялся весьма неприятный разговор, так как Михаил в течение недели изучал порядки в этом учреждении и кое-что выяснил.
Заявление подписано, материя куплена. Одновременно с учебой шла активная работа над самолетом. Мои доводы о том, что студенту на свои средства построить самолет трудно, были опровергнуты.



Мы с А.Е. Короткевичем были приглашены в Малаховку Михаилом Ляховым осмотреть самолет, построенный там со своими молодыми помощниками, местными мальчишками. На самолете было два мотоциклетных мотора, как-то по-особенному расположенные и еще другие инженерные хитрости.
Полет в Малаховке состоялся. Этот талантливый самородок осуществил мечту отца и свою идею. Чтобы человек был счастлив, ему нужно найти настоящее дело, и он его имел. После успешного окончания Училища он получил мастерскую в районе Тушино, занимался скульптурой и проверял свою идею в области самолетостроения. Он обладал титанической работоспособностью, а беречь талант можно только трудом.
Вскоре мы узнали, что Михаил Ляхов погиб при испытании самолета. Некролог о его смерти был подписан конструкторами О. Антоновым, А. Туполевым, В. Гризодубовой и другими видными людьми. Жаль, когда такие талантливые, одержимые художники, учившиеся у нас в Строгановке, как Михаил Григорьевич Ляхов, рано уходят из жизни.



В жизни мне посчастливилось учиться у больших мастеров, а затем совместно с ними работать в Строгановке. Низкий им поклон. Они помогли мне понять и полюбить русское искусство.